Порой Дейв невыносим… хотя кого я обманываю, этот самовлюбленный засранец всегда невыносим. Его погибшая жена мне должна сказать спасибо лишь за то, что я её освободила от него. Но черт, это и делает его таким особым и темным. Кажется, Лермонтов писал с этого индивида своего демона. Да, красивая романтичная поэма. Где-то стоит и собирает пыль у меня на книжных полках квартиры, что находится в центре Барселоны. Ух слишком я оказалась прекрасной, чтобы Ньюман мог терпеть рядом с собой моё соблазнительное для мужского нутра присутствие. В этот саркастичный момент моих пухлых губ касается язвительная полуухмылка некой ностальгии. Но я прячу её от самой себя за крупным бокалом красного вина, пару раз прокрутив жидкость, что оставляла после себя темно-алые, кровавые подтеки на хрустальных стенках бокала.
Тоже мне байроновский герой. Уже пятьдесят лет прошло, а он всё ночами плачет в подушку по своей жене. Да, да, И это я говорю о Дейве Ньюмане. Самовлюбленном засранце. Ой, кажется, повторилась. Чтобы ему там сейчас заикалось. Чтобы этим мужчинам всем заикалось. Заикалось до такой степени, что они лопнули воздушным шариком от переизбытка гелия, вгоняемого в резиновое нутро. Все они думают только о своей выгоде. Чтобы удобно было им. Что этот Ньюман, променявший МЕНЯ на какую-то ангельски светлую и голубоглазую Ксанию Сальери. Что этот охотник, чье имя я не особо старалась запомнить. А третий, впечатливший меня за мою долгую и скучную жизнь – пытался меня убить. Даже убил. А как было всё прекрасно…пока он не узнал, что я вампир. Потом было совершенно не прекрасно. А даже страшно.
Вновь кручу в руке бокал с вином, подношу к губам. Вдыхаю этот терпкий, спиртной аромат вперемешку с виноградным привкусом, что налетом осел на языке. Чувствую хрустальных холод на горячих, пухлых губах. Неприятный, мертвый холод. Мёртвый, как и я. Вздыхаю вместе со своим расплывчатым силуэтом в зеркале напротив и выливаю в раковину вино, отставляя бокал на бортик раковины. Надоело. А что именно надоело не могу понять сама. Вот что-то сидит внутри груди. Уже не бьется и не питается кровью из моих вен, а всё шуршит, шуршит, шуршит этим нудным «надоело», «надоело», «надоело», «надоело». И когда это что-то в меня поселилось не знаю. Наверное, с убийства Ксании. До сих пор её большие, по – детски наивные, светлые глаза, искрящиеся голубым очарованием всплывают в моей памяти. Я не жалела её, когда убивала. Я пожалела её, когда увидела как сильно это разрушило Дейва. Когда увидела её глаза. Надоело. Вновь бьется в моей голове. Что я делаю сама не понимаю. Давно моя жизнь уже вышла за рамки собственного понимания. Умела бы, то, наверное, пустила бы сейчас слезу. Вот надо же было этому самовлюбленному засранцу меня выгнать. Опять повторилась. Упс.
- Засранееец, – запустив пальцы в длинные влажные и местами спутанные локоны темно-каштановых волос, откидываю их себе за спину, отчего они тут же прилипают к влажной коже плеч и спины, - Знаешь, такой большой, самовлюбленный, – конечно меня не слышит тот к кому это обращение относится, но это мне не мешает, -как жопа индюка. – ладошкой стираю запотевшее зеркало, - Твоя жизнь в моих руках находится, вот видишь их? – своему отражению показываю свои красивые, ухоженные кисти рук, просто подняв их в воздух и представляя, что разговариваю с невозмутимым Дейвом, что сейчас начал дергать нервно носом, сдерживая свой звериный гнев, -В этих красивых, хрупких руках. А ты меня то за булочкой посылаешь в другой конец города. То забываешь в закрытой в машине. То даешь сбежать со мной коню. То просто скидываешь с балкона. А теперь выгнал из особняка, – сомкнув губы в трубочку, недовольно очерчивая скулы, выдыхаю, вновь откидывая пальцами спавшие сырые пряди. – Нарцисс хренов. Знал бы ты, как я тебя ненавижу, – сама ощущаю, как на последнем слове неуверенно дрогнул голос, выдавая своё несогласие с моими мыслями. Да даже мои мысли не согласны со мной.
Знаете, порой так люто…а вот что люто непонятно. Одержима им? Ненавидишь его? Поклоняешься? Не знаю. Но мне порой этого мужчину то хочется любить всем своим сознанием и нет желания бороться с этим опьянением от одного присутствия Дейва. Когда он даже не смотрит на тебя, но ты чувствуешь этот его извечный тотальный контроль. Это необъяснимое электрическое поле, что мужчина создает вокруг себя. То мне хочется Ньюмана разорвать на миллиарды кусочков, стереть в порошок и развеять по всему свету. И это бывает такой навязчивой идеей.
Прикрываю глаза, руками накрывая голову, сжимая ладонями виски, делаю пару глубоких вдохов, кажется, даже прослеживая как темно-синий кислород скользит по венам, проскальзывает в легочное плево, расширяет альвеолы. Становиться легче. Уже ощущаю теплое, махровое белоснежное полотенце, которым обмотала я своё тело, выходя из душа.
Коготком перехватывая пустой бокал, что перевернувшись в моих пальчиках, повис вниз, показав своё неприличное основание ножки. И не успела я переступить порог душа, ведущий в гостиную, как с резким, громким, пугающим взрывом вылетает из петлей входная дверь в мою квартиру. В комнату врываются несколько парней, один из которых приставляет к моему лбу дуло оружия. Всё произошло так быстро и неожиданно, что я даже не успела изменить своё положение тела. Так и застыла с зависшей в воздухе рукой с перевернутым в пальцах бокалом, придерживая второй сомкнутый край полотенца в груди. Только было приоткрылся рот от удивления. Но я тут же поспешила его закрыть, указательным пальцем отодвигая от своего лба оружие и, снизу вверх вглядываясь в это темное, смуглое лицо. – Боже, кто это? – мой голос сел от волнения, а медовый взгляд не стесняясь скользит с горбатого носа мужчины по его щетине, подмечает напряженно сомкнутые губы, - Бог, спустившийся с Олимпа? – довольно мычу грудью, подметив рельеф вздувшихся от напряжения мышц под темно-серой майкой, - Или ожившая статуя какого-нибудь атлета? – дохожу до самой обуви, и медленно, дрогнув агатово-черными пушистыми ресницами, поднимаю томный взгляд на Маркуса. Вот он, ещё один мужчина из моей жизни, чьи черти меня и убили. Как он думал. Вижу это замешательство в его зеленых глазах. – О нет, – шепчу горлом, отрицательно качая головой, специально стряхивая влажные кудри себе на лицо, что придало бы мне больше очарования, - Это самый лучший из братьев Рей, – пухлых, горячих губ касается скромная улыбка некого почтения. Наигранного, естественно. А светло-розовые, острые коготки аккуратно скользят под ворот пиджака, ладонью ложась на грудь, что сейчас готова была сломаться под напором подскочившего ритма сердца. – Ты стал таким большим, – тихо смеюсь, резко перехватывая древнего за майку и, сжимая ткань в кулак, притягивая брюнета к себе ближе, заставляя его склониться, аккурат как выпускала из пальцев левой руки мягкое, махровое полотенце. –Таким красивым. Зачем тебе оружие? – игнорирую смущенные переговоры застывших бойцов, что сейчас, смотря на мои изгибы, опустили в растерянности своё оружие, - Если хотел меня видеть, то мог бы мне и позвонить, дорогой мой падишах.
Ощущаю это физическое напряжение оборотня, что сейчас крайне сметён. Вижу этот медленный, змеевидно-тонкий перекат мышц по руке волка, зажавшей никак не опустившееся ни на дюйм с моего лба пистолет.
